ВИЛЬНЮС, 10 апр — Sputnik, Алексей Стефанов. Литовский актер и режиссер Дайнюс Казлаускас практически не дает интервью. На русском языке не было еще ни одного, на литовском — можно пересчитать по пальцам. Вместе с женой и коллегой — художником-постановщиком и художником по костюмам Индре Пачесайте они давно решили, что с журналистами о своей жизни они не будут говорить, и детей — 12-летнего Доминика и семилетнего Бернарда, не будут показывать. Но в особых случаях, когда речь идет о профессии, Дайнюс делает исключение. Таким исключением и стала наша встреча, которая состоялась благодаря продюсеру "Независимого театрального проекта" (театр "Ателье") Эльшану Мамедову, в чьем театре Казлаускас поставил четыре спектакля.
Уже месяц Дайнюс Казлаускас живет в Москве в двух минутах ходьбы от Театра на Таганке, где сейчас активно работает над постановкой спектакля "Чайка 73458", которая станет пятой работой режиссера в России. Вместе с ним трудится целый литовский десант — Индре Пачесайте, композитор Игнас Юзокас, художник по свету Дарюс Малинаускас. Главную роль в спектакле исполнит директор театра Ирина Апексимова. Премьера назначена на 21 и 22 апреля.
Я не ломаю пьесе хребет
- Дайнюс, прежде всего, откройте секрет — "Чайка 73458", которую вы ставите в Театре на Таганке, будет какой-то особенной? Что означают эти цифры в названии?
— Это примерно столько "Чаек" было поставлено в мире со времени создания пьесы — 73458. Конечно, цифра приблизительная. И у меня не было цели поставить что-то особенное, просто бывает решение в рамках пьесы, а бывает вне их. Найти режиссерское решение в рамках пьесы — очень непростая задача. Это значит, докопаться до сути пьесы, и донести ее до зрителя языком театра. Поэтому второй раз ставить одну и ту же пьесу нет надобности — суть решения, идея уже не изменится.
А если за рамками пьесы — акцент делается на импровизацию режиссера и можно ставить пьесу сколько угодно раз. Вот почему многие художники ставили одну ту же пьесу не однажды и каждый раз по-разному. Когда режиссер импровизирует с автором или с собою, то на сцене ты видишь нечто далекое от оригинала. Как-то я перечитал пьесу и пошел посмотреть, как ее поставил очень известный режиссер. Но, к моему сожалению, там было все, кроме самой пьесы, от нее осталось только название, один лишь творческий монолог. А я за диалог. За диалог между автором и зрителем. Режиссер должен стать проводником между ними. Вы скажете, что в первом варианте и есть подлинное творчество, а я вам отвечу, что есть профессия, в которой можно творить. Вот в чем разница между этими понятиями.
Когда я смотрю спектакль по пьесе, которую читал, мне не хочется ничего изменять. Для меня это значит, что спектакль сделан идеально. Такой театр для меня приемлем. Многие творцы о диалоге со зрителем рассуждают только в красивых речах… И я как актер и как режиссер не со всеми могу работать в кино и театре, что в Литве, что в России. Как только я встречаю человека, который видит во всем только монолог, я разворачиваюсь, говорю "спасибо, что позвали" и ухожу. Творческого диалога там не будет.
— И много было таких разворотов у вас?
— Очень много. У нас же режиссура в нашем сегодняшнем понимании — это сказать что-то такое, чего не смог донести автор. Тогда зачем ты берешься за его пьесу? И начинается: пьесе ломают позвоночник и пишут свою версию. Да, перевести пьесу на театральный язык — это большая и очень сложная работа.
Оживить слова, сохранить литературный баланс, уточнить и усилить мотивы драматурга — это нелегко. В пьесу можно что-то добавить, но только если это усилит линию какого-то персонажа или обострит ситуацию. Но не переписывать ее на свой лад, а потом еще и ставить со своим видением. После таких переписок простая лошадь в спектакле становится обезьяной. Ты видишь обезьяну, но творцы заверяют, что это лошадь, и ты дурак, если не видишь разницу. И вот такие творческие решения нашему зрителю предлагались на протяжении многих десятилетий. Зритель уже привык в театре вместо лошади видеть обезьяну. Вот почему после таких спектаклей от людей слышишь много разных интерпретаций увиденного. И вновь возникает тот самый вопрос о творчестве.
- По сути, у вас другой подход к постановке спектаклей.
— Да, подход другой. Я не ломаю хребет пьесам. Я хочу, чтобы зритель понимал и переживал за то, что происходит на сцене. Именно поэтому в России я ставил спектакли только в театре "Ателье" Эльшана Мамедова ("Независимый театральный проект "). Это мой человек. И вот с Ириной Апексимовой та же ситуация — мы, как и с Эльшаном, говорим с ней на одном языке.
Старт с чистого листа
- Дайнюс, вы родились в Вильнюсе, учились на актерско-режиссерском факультете Литовской музыкальной академии, снимались в кино, ставили спектакли. Никакой другой информации в интернете о вас нет.
— Да, а еще меня нет в Facebook или каких-то других социальных сетях. Вы скажете, что информация в наше время выгодна для художника, и будете правы. Но с другой стороны, она может и навредить ему. Мне нравится, когда о человеке нет сложившегося мнения. Художник силен не тем, что он сделал в прошлом, а тем, что может сделать сегодня. Не буду врать, бывало, приедешь что-то ставить или играть и коллеги спрашивают: "А кто это?"
Вот своей работой и надо доказывать, кто ты есть. А когда за спиной уже есть лавры, заслуги, а на самом деле все возможности уже исчерпаны, ты можешь всех сильно огорчить. Старт работы — с чистого листа. Надо показывать, что ты можешь сегодня. Это хороший способ провести время в человеческой и профессиональной атмосфере.
В Москве, к примеру, иногда меня спрашивают, почему я не кричу и не унижаю актеров, ведь только таким путем можно чего-то добиться. А кто я такой, чтобы на них кричать? Что за нелепая иерархия? Я думаю, это исходит из прошлого. Было время, когда режиссер был "богом", который мог решить не только сценическую судьбу артиста, но и личную. Но оказывается, не для всех эти времена прошли. Я не понимал этого и не пойму, общение должно строиться только на профессиональной основе. Но, к сожалению, многие хотят, чтобы театр оставался их частной усадьбой, таким имением барина. В постановке занято много людей, и режиссер должен объединять их, искать общий язык, объяснять, что это только работа и ничего большего. Чтобы при расставании не было стыдно за свои поступки.
Есть такой знаменитый литовский кинооператор Йонас Грицюс — легендарная личность, он еще в 1960-70-х годах вместе с Григорием Козинцевым ставил "Гамлета", "Короля Лир". И вот когда в начале девяностых я снимался в своей первой картине, он сказал мне: "Знаешь, Дайнюс, очень важно не то, что ты сделаешь, а как ты до этого дойдешь. Очень важно, чтобы уйдя, ты мог улыбаться, а не грызть себя, жалеть о чем-то. Чтобы у твоего гроба было много людей не из-за того, что ты сделал, а из-за того, что они потеряли". Это он сказал мне, 18-летнему пареньку, за бутылкой коньяка. Мог кому угодно, а сказал мне. И это стало моим кредо.
На первом месте — семья
- И все-таки, вы много снимались в кино, играли в театре, ставите спектакли в России, Литве, в других странах Европы, но хоть сейчас расскажите подробнее о себе.
— С самого начала у меня все пошло очень гладко. Рано начал сниматься, рано попал в театр. И у меня всегда в жизни актерство и режиссура были рядом. И хотя я играл, от режиссуры не отходил, потому что это очень помогало в профессии актера. Не всегда режиссеры, имея конкретные цели, были готовы тобой руководить. Оставалось ставить самого себя, не ломая драматургию и режиссуру этого человека.
В кино я начал сниматься еще в советские времена, но потом Литва получила независимость и на некоторое время все остановилось. Было жалко смотреть, как художники бились между собою за возможность делать кино. В этом я участвовать не хотел. И принял решение — оставить все это. Как бы взял и ампутировал ногу. Сказал, что кино больше нет, и держался так до 2010 года.
О картинах, в которых снимался до этого времени, даже говорить не хочу. А потом я снова стал немного сниматься. И сейчас, бывает, поступают очень интересные предложения. Но так сильно кино я уже не болею. Поэтому, когда меня спрашивают: "Вы снимались в кино?", обычно я отвечаю: "Нет, не снимался".
- В 2017 году в России выходят сразу два фильма с вашим участием — "Холодное танго" Павла Чухрая и "Легенда о побеге" Андрея Малюкова. Теперь вы можете сказать, что снимаетесь в кино?
— В последние годы стали снимать нормальные картины, которые уже понятны, которые каким-то образом уже похожи на кино. И я потихоньку возвращаюсь в кинематограф, хотя и с опаской. Предложений сейчас очень много, но все-таки с возрастом начинаешь очень ценить время. У меня никогда не было желания быть популярным или очень знаменитым. Но зато я всегда стремился к тому, чтобы люди, которые понимают эту профессию, меня уважали. Для меня это было важно и тогда, и теперь. Свой курс я не изменил.
Поэтому иногда я спокойно отказываюсь от ролей. Мне легко в этом плане. Коллеги мне говорят: "Ты что — отказался от этой картины? Ты сумасшедший?" А мне неинтересно: режиссер тщеславный, фальшивый, думает только о себе, я же с ним буду работать месяц или два, а мне уже сейчас не хочется его видеть. Так зачем мне терять время?
- Несмотря на скупую информацию о вас в Сети, в Литве вас знают — вы работали на сценах разных литовских театров, в 2005 году даже были признаны Актером года в Литовской республике и еще вы были художественным руководителем Драматического театра Юозаса Мильтиниса в Паневежисе.
— Да, был, но не долго. Меня позвал директор этого театра Ромас Викшрайтис, после спектакля, который я там поставил. В советское время это был очень известный театр — о нем говорили по всему Союзу и не только. Но после развала СССР и смерти Мильтиниса он тоже умер.
Лет через пятнадцать после этого у нас появилась идея реанимировать театр. Мы вместе с Ромасом за неполные три года его воскресили. Оказалось, все возможно, если есть желание. В театр вернулся зритель. А по кассовым сборам относительно населения Паневежиса мы выбились в лидеры в Литве. Но когда директора перевыбрали, пришел другой руководитель, всего за полгода все вернулось назад, в то же мертвое состояние. Но, конечно, не все так думают.
Так что в целом — в России, Литве, других странах — в кулуарах театра меня знают. Этого мне хватает. И такая известность меня устраивает. Мне так хорошо. Нашей семье так хорошо. Не все, конечно, это понимают. Вот, например, мне предлагают роль. А я говорю: "Не могу. Я с семьей уезжаю отдыхать". Возникает пауза. "Ты сумасшедший или это поза?". Просто театр или кино для меня только работа и ничего более.
- Значит, на первом месте у вас семья, а не профессия?
— Мне важно равновесие в жизни. Я уделяю каким-то вещам столько времени, сколько нужно. Главное — не переборщить. Во всем должна быть мера. Это чувство свободы от привязанностей и комплексов. Жизнь коротка. И поэтому меня нет в соцсетях, поэтому я не рекламирую себя, а работа сама находит меня. Поэтому я могу жить спокойно, встречаться с друзьями, проводить время с женой и детьми. Для меня это важно — я принял такое решение.
