Елена Князева, Sputnik.
Перед началом фестиваля актер побывал в Центральном государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга, где была устроена небольшая экспозиция, посвященная экранизированным на Ленфильме пьесам Шекспира.
В одной из картин классика советской режиссуры Григория Козинцева — "Короле Лире" — Адомайтис сыграл одну из своих самых значимых киноролей. Работники архива преподнесли актеру неожиданный и очень приятный подарок — папку со штампом "Особо ценно", где были фотопробы на роль Эдмонда и копии его писем Козинцеву.
21 октября состоялся творческий вечер актера в киноцентре «Родина» с показом фильма "Чувства" (1966 год) режиссера Алмантаса Грикевичюса и участием Регимантаса Адомайтиса, Юозаса Будрайтиса, Альгимантаса Масюлиса. Это была премьера картины после полной реставрации изображения и звука.
На следующий день Регимантас Адомайтис встретился с журналистами в Генконсульстве Литвы.
"Меня очень хорошо приняли в Петербурге. Я не слышал ни одного какого-то злого или неприятного вопроса, высказывания, негативного отношения к литовцам, Литве. Ни разу. И, соответственно, мое отношение может быть только хорошим", — отметил он, беседуя с представителями СМИ.
Адомайтис, который стал известен в СССР после фильма Витаутаса Жалакявичуса "Никто не хотел умирать" и получил всенародное признание после "Короля Лира", как оказалось, вообще никогда не чувствовал бремени славы. Он не думал о популярности и не любил слова "звезда", а настоящим своим домом всегда считал театр.
Корреспондент Sputnik Елена Князева также побеседовала с актером.
Он рассказал о том, чем Литва отличается от Латвии и Эстонии, какой урок преподал ему Козинцев, а также о том, почему он играл Генделя, а Банионис — Баха.
— Регимантас, в вашем признании о хорошем приеме в Петербурге был, как мне показалось, некий подтекст… Что могли бы принять и не так. И он понятен: отношения между Россией и странами Балтии сейчас сложные, есть проблемы и с русскоязычным населением, в частности, языковые…
— Должен сказать, что в Литве таких проблем нет, и, на мой взгляд, не было. Дело в том, что в Латвии и Эстонии коренного населения было почти столько же, сколько русских. Эту статистику делают крупные города Рига и Таллин, где очень много приезжих из России.
Глубоко я этим вопросом никогда не занимался, но думаю, это защитная реакция народа. Их и так мало, эстонцев особенно, а тут еще и русские. Они не будут с вами разговаривать по-русски, даже если знают язык. Мне самому еще в советские времена пришлось с этим столкнуться.
"Трест, который лопнул", снимался в Таллинне, а я эстонского не знаю. Говорил по-русски и ощущал к себе какое-то такое отношение… Литовцы не имеют этого комплекса, потому что нас еще много. Правда, сейчас население очень уменьшилось, молодежь бежит на Запад.
— В поисках работы?
— Да, экономические проблемы. Мы в шенгенской зоне, границ нет. Все перевернулось сейчас: визы нужны в Москву и Питер, а в Париж — езжай хоть на обед. Вот поэтому молодежь, слыша, что там хорошо платят, к сожалению, уезжает.
— Литовские актеры тоже пробуют свои силы на Западе?
— Актеры — нет. В нашей профессии, как нигде, важен язык. Меня, к примеру, в советских фильмах часто озвучивали. Ведь если акцент не нужен, тогда лучше, чтобы это был чисто русский. Но иногда были картины, где я говорил сам. В том же "Короле Лире" Козинцев сразу сказал категорически: сам и озвучивай.
— Регимантас, в одном из своих интервью вы как-то говорили, что Григорий Козинцев перевернул ваше представление о профессии актера…
— Само по себе приглашение от такого мастера было для меня огромным событием. До сих пор считаю, что роль, которую я сыграл в "Короле Лире", — одна из лучших моих работ, и именно потому, что это был Козинцев, Шекспир… Козинцев преподал мне огромный кинематографический урок.
— В чем именно этот урок заключался?
— Он не насиловал актера, как некоторые другие режиссеры, которые отслеживают каждый твой шаг. Козинцев абсолютно не вмешивался в процесс, и поэтому у него было очень легко играть.
В самом начале он рассказал мне о своем понимании образа Эдмона, и это для меня стало инъекцией на весь период работы над фильмом. А его понимание было очень своеобразным.
Ведь мы еще со школы имеем какое-то представление о героях Шекспира. Эдмон, к примеру, виделся мне таким миниатюрным, маленького калибра Яго, воплощением зла. А Козинцев сказал: наоборот, среди этой средневековой, стоячей воды отношений, понятий — это человек новый, человек Ренессанса. И он видит, как этот мир прогнил, он хочет что-то изменить. Это естественно, ведь молодые всегда восстают против старого поколения.
— А вы сейчас еще играете в театре?
— Уже нет, так как стал ходить с палкой, как видите. Почувствовал, что уже все, наверное…
— А какие последние театральные работы вам особенно дороги?
— Спектакль "Последние месяцы", по пьесе Фурио Бордона. Переводчица мне ее предложила, я прочел, и она меня очень заинтересовала. Стал думать, кому ее предложить. Сразу же у меня возникла мысль о Римасе Туминасе, который сейчас руководит Вахтанговским в Москве.
Дал ему текст, ему тоже понравилась. Он сразу сказал: "Окей. Делаем". И мы сделали спектакль. И его долго играли в Малом театре в Вильнюсе.
— В Вахтанговском давно и успешно спектакль "Последние луны" с Лановым, Купченко…
— Да, а до этого был спектакль "Возможная встреча" по пьесе Пауля Барца, о Бахе и Генделе. Эти композиторы родились в Германии почти в одном месте, в одном году. Умерли тоже почти одновременно, но в жизни друг с другом не встречались. Автор их сводит и наблюдает, что произойдет.
Он показывает характеры двух совершенно разных художников.
Бах — его играл Банионис — сидит у своего органа, вокруг шумят дети, но он ничего не слышит… Слышит только музыку. При этом он ведь был абсолютно неизвестен при жизни.
А Гендель страшно ненавидел Баха, потому что считал его конкурентом. Для Генделя важны были деньги, успех, известность, почитание, фейерверки. Он поехал в Лондон, жил в королевском дворце, был придворным композитором.
И вот автор сводит их вместе — и наблюдает за ними. Мы с Банионисом долго играли этот спектакль…. Так что я, благодаря этим спектаклям, постепенно привык к старческому возрасту.
— Скажите, на ваш взгляд, ведь как-то влияет на сценический образ характер самого актера, то, кем он является по своей природе?
— Да, безусловно. На сцене встречаются не только персонажи, но и актерские личности. Вот, к примеру, мы с Банионисом — мы и в жизни очень разные. Хотя оба думали почти одинаково насчет актерской профессии, театра, но натуры мы разные.
Меня больше тянет, так сказать, к высокому, к тому, что напоказ. А Банионис был таким актером… Ну, только здесь, внутри (тут Адомайтис делает несколько жестов, слегка меняет мимику, голос — и вдруг на долю секунды возникает Донатас Банионис, — Е.К.). В какой-то мере мы внутренне соответствовали своим персонажам.
— Вы живете сейчас в Вильнюсе или в загородном доме?
— В Вильнюсе, но часто отъезжаю в деревню. У меня там есть домик. Я — деревенский житель, простой литовский мужик, можно сказать. Мое детство и юность прошли в деревне.
Городская среда мне чужда. Я не представляю, как выжить в таком большом городе, как Петербург, например. Шум, транспорт, расстояния. А в деревне вышел: тишина, птицы поют, спокойно, дышится легко…
— У вас трое сыновей. Один из них, Гедиминас, тоже выбрал профессию актера. Как складывается его карьера?
— Вот он как раз уехал в Англию, снялся там в Джеймсе Бонд. Небольшая роль, но хорошо, конечно. А что дальше — он сам не знает. Будет ждать, штукатурить, плитку класть, ремонтом заниматься. Я не против любой работы, но все-таки если ты актер, то лучше играть.
— "Дни литовского кино" посвящены 25-летию восстановления дипотношений между Литовской республикой и Россией. За эти годы многое изменилось и в России, и в Литве. Скажите, какое изменение вам особенно заметно?
— И там, и там, очень изменилась система ценностей. Сейчас на самом верху ценностной шкалы выступают деньги. Я тоже любил деньги, мне было приятно их иметь, кино мне позволяло нормально жить.
Теперь-то везде эти проклятые сериалы, которые погубили кинематограф. Там ничего не надо. Текст знаешь — все, иди, мотор…
Когда смотришь картины Козинцева, "Гамлета", например, каждый кадр — это картина. Это настроение, композиция, которая оказывает свое действие, даже если ты не разбираешься в живописи, потому что это — искусство.
Или вот Йонас Грицюс, оператор. Когда он снимал "Никто не хотел умирать", он над каждым кадром колдовал, добивался нужного освещения, дым пускал. Было решено, что в этом фильме не будет солнца, так как в тумане гораздо графичнее. Сцену, где меня убивает мой театральный коллега, снимали до рассвета. То есть, искусство, замысел, мастерство, профессия — вот что было на первом месте. Сейчас все заражены бациллой "деньги-деньги".
— У вас есть книга на литовском — ваши записки об актерской профессии. Сейчас в России большой интерес к литовскому театру, она пользовалась бы здесь спросом. У вас не было мысли перевести ее на русский?
— Я ничего не имею против. Но сам я не могу перевести, нужен переводчик. Если найдется переводчик, издатель — я только "за".
— В будущем году вам исполнится 80 лет. В таких случая принято спрашивать, с чем вы пришли к этой дате, что хотели бы передать другим…
— Ничего. Все свои записки я отдал одно замечательной женщине, театроведу, возможно, она с ними разберется.
Когда-то я думал, что вот, придет старость, я не смогу уже быть на сцене, сяду, возьму перо, карандаш. И вот пришла эта пора, а мне лень этим заниматься. У меня нет такого желания, и не потому, что я такой большой эгоист. Счастье как раз в том, чтобы отдавать, а не брать. Но нужно, чтобы на это были силы.
