Александр Липовец, Sputnik.
— В 50-е годы, когда я был маленьким, кинематограф только начинался, и актеров, киностудии можно было пересчитать по пальцам…
Мое желание стать актером проявилось в конце школьной учебы — в середине 60-х годов. Уже тогда я решил, что буду гуманитарием, но куда поступать конкретно, не знал. Думал о журналистике, даже писал новеллы "под Хемингуэя". Мой учитель Роза Гринберг, которая была настоящим интеллектуалом и которая общалась с замечательными литераторами, в том числе с Иосифом Бродским, предложила мне сыграть в школьной постановке по роману Джерома Сэлинджера "Над пропастью во ржи". Кстати, наша школа имени Саломеи Нерис была и сейчас остается самой популярной.
Мы, мальчишки, свысока смотрели на всякую самодеятельность, считали это девичьим занятием. Однако книга Сэлинджера была культовой во времена оттепели. В романе хорошо показано, как люди — неважно, где они живут — фантазируют, выпендриваются, лгут, и ты, актер, можешь обо всем этом говорить со сцены при полном зале перед началом школьных танцев. Вдобавок ты выступаешь как герой под музыку джаза, которая идет фоном.
Тогда я понял, что в актерском искусстве есть нечто загадочное, что позволяет буквально очищаться через перевоплощение. Это стало для меня открытием и предопределило мой выбор профессии. В результате я поступил на театральную кафедру Вильнюсской консерватории.
— Чем жил и дышал культурный Вильнюс в те годы?
— Спортом, литературой и кино, которое было чем-то недостижимым, загадочным! Люди, появлявшиеся на экранах, были для нас полубогами. А если увидеть их еще вживую, идущими по улице, то восторгу не было предела.
Вокруг театральных актеров ощущался ореол славы, но кино и телевидение были еще в новинку — в 1957 году, когда я ходил в первый класс, в Вильнюсе только-только прошла первая телетрансляция. Наши соседи снизу купили телевизор, и вся улица приходила посмотреть на это чудо. Вокруг маленького домашнего «кинотеатра» собиралась вся община, мы обсуждали увиденное и услышанное, делились переживаниями. Тогда был один-два канала, и все передачи можно было просмотреть и обговорить. Сегодня же каналов сотни — ты буквально тонешь в потоке информации. А интернет окончательно разобщил нас.
Люди стали нервными. Даже очереди в магазине в советские времена не вызывали такого раздражения, как сегодня какая-то минутная задержка у кассы. В очереди тогда собирались по 50-100 человек, мы общались, размеренно обсуждали новости. И вообще в то время было больше спокойствия и меньше напряжения. Именно тогда появились стихи Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко, к нам в Вильнюс приезжал Иосиф Бродский, мы слушали песни "The Beatles", а по вильнюсскому "Бродвею" ходили хиппи и стиляги.
Для меня это была светлая юношеская пора. Ты еще не взрослый, но уже и не ребенок, и было предчувствие, ожидание, что вот-вот произойдет что-то очень интересное.
— Расцвет вашей творческой карьеры пришелся на советский период в истории Литвы. Как он воспринимался в актерской среде?
— Я поступил в вуз в 1968 году на пике оттепели. Потом были Пражские события, танки против людей, которые наивно хотели лишь "социализма с человеческим лицом". Началось давление, и оно понемногу стало ощущаться и у нас. Пересматривались репертуары театров, волосы у вильнюсских хиппи становились короче — длинные прически теперь считались вольнодумством.
Затем последовали каунасские события после самосожжения Ромаса Каланты в мае 1972 года с предсмертным криком "Свободу Литве!". Дух свободы продолжал витать в воздухе. В кинематограф пришли Авербах, Хуциев, Иоселиани, появилась классика в постановке Бондарчука ("Война и мир", "Анна Каренина") и Козинцева ("Король Лир"). Витаутас Жалакявичюс снял на литовской киностудии фильм "Никто не хотел умирать", в котором впервые, хотя и вскользь, затронуты болезненные для Литвы темы.
Это настоящие фильмы-шедевры с великолепными актерами, режиссерами, операторами. И каждый кадр в этих кинолентах был не просто выстроен, а выстрадан.
"Долгая дорога в дюнах" — из их числа. Замечу, это был самый большой сериал из всех, что снимали прибалтийские киностудии. До него выходили минисериалы по три-четыре серии. А тут сразу семь, да еще с намеком на "туманную" историю Прибалтики — о сибирских ссылках. Тема была очень щепетильная, поэтому и сценарий долго проверяли-исправляли, и отбор актеров по всей строгости вели.
Автором сценария был Олег Руднев — с этим человеком считались в Москве. Он говорил: "То, что мне, русскому, разрешают писать, вам, прибалтам, не разрешили бы никогда". Руднев рассказал через экран о той Сибири, куда были сосланы Марта с ребенком. Это было впервые показано на такую огромную аудиторию после оттепели 60-х годов. Первый фильм о неоднозначно трактуемой литовской истории, "Никто не хотел умирать", вышел в 1965 году, и вот через 15 лет появилась "Долгая дорога в дюнах". В те времена это был мужественный поступок для всей съемочной группы, и я считаю честью и большой творческой удачей то, что сыграл одну из главных ролей в таком фильме.
— Научно-технический прогресс, при котором цифровые камеры стали широко доступны и каждый теперь "сам себе режиссер", сильно отразился на кинематографе?
— Сегодня кино уподобилось "быстрому питанию": пять минут и "кинокотлета" готова. Раньше был важен сам процесс. Пленкой дорожили, а значит перед командой "Мотор!" долго репетировали сцену, долго выставляли свет или ждали восхода солнца. Иногда за день делали только пару хороших дублей. А сейчас всю серию, целый фильм за одни сутки изготовят.
В наше время какой-то медленный проход или диалог — одну сотую фильма — могли весь день снимать. Было важным терпение, которое воспитывалось самим кинопроцессом, и результат был выстрадан, заработан. Сейчас совсем не так, все по быстрому — тяп-ляп… Костюм актера, например, не соответствует исторической эпохе — не беда, сойдет и так. А это все идет через киноэкран и откладывается в подсознании зрителя.
— В советские времена не было культа денег. Как это отражалось на искусстве?
— Вопрос денег был на втором, на третьем месте в нашей работе. Даже неприлично было об этом говорить. В актерской среде считалось, что если ты начинаешь говорить о деньгах, то ты обыватель, а не человек искусства, ты уже не свой. А в бесплатные театральные кружки дети ходили, как говорится, по призванию — только те, кто действительно хотел, а не те, кто может заплатить, как сегодня. Современные рыночные отношения ничего общего с искусством не имеют. Диплом можешь купить, а талант — нет.
— И все же вопрос зарплат был не последним всегда. Как оплачивалась работа актера в советские времена и как сейчас?
— Во время съемок фильма "Долгая дорога в дюнах" я был еще не столь известным актером в кино и мне платили по 25 рублей за один съемочный день. Но и эти деньги в те времена были большими. А после того, как роль в названной киноленте стала моей своеобразной визитной карточкой, я уже получал от 50 до 100 рублей в день, по самой высшей ставке. При том, что максимальная ежемесячная пенсия у советских актеров была чуть более ста рублей, и все актеры, которые выходили на пенсию, были равны. В Литве мне засчитали стаж работы в советском кинематографе, и сегодня моя пенсия равна 300 евро (минимальная зарплата в Литве составляет 350 евро — Sputnik). Никаких авторских выплат дополнительно я не получаю.
Сегодня каждый актер имеет своего агента, который договаривается о гонорарах и выплатах с проката фильмов, поэтому западные актеры, достигшие пенсионного возраста, живут достойно — в наших краях такая практика только начинает укореняться.
Нашему же актерскому поколению не столь повезло. Особенно тем, кто снимался в советский период. Современный "крепостной" человек из Литвы воспринимает актеров советского кино — таких, как Банионис, Адамайтис и ваш покорный слуга — в качестве врагов, со страной которых Литва, вроде бы, в ссоре, "а ты у них там сыграл и стал популярен".
На самом деле актер популярен у простых людей — своей игрой он скрасил им жизнь. Возможно, местные патриоты переболеют этой детской болезнью, избавятся от примитивного мышления. Недаром китайская мудрость гласит, что ставить памятник даже самому знаменитому человеку современности нужно не ранее, чем через сто лет после его кончины.
