Не вспоминать ночь 13 января, а свести счеты с политическими оппонентами – такая традиция складывается в нашем Сейме. Несколько лет назад подписант Акта независимости Зигмас Вайшвила, получив слово на трибуне Сейма, рубанул с плеча по президенту Дале Грибаускайте, подняв вопрос о ее коммунистическом прошлом.
На этот раз стрелы критики полетели не только в сторону президента, но и в премьер-министра и председателя Сейма. Пустил их не кто иной, как самый известный литовский диссидент советских времен, монахиня и католический деятель Нийоле Садунайте. Получив от спикера Сейма Премию Свободы этого года, она немедленно начала критиковать его и других чиновников.
"Я была на стороне правды тогда, в советские времена, я на стороне правды и сейчас", — уверенно сказала она, намекая, что на стороне лжи находятся объекты ее критики. Она критиковала верховную власть за то, что она, мол, в 2012 году позволила полиции отнять у опекунов малолетнюю девочку и передать ее матери, которая оказалась в центре дела о педофилии. А также за то, что правительство до сих пор скрывает место нахождения или даже возможного захоронения девочки.
Все 22 минуты своей речи знаменитая диссидент стыдила правительство за (не)расследование дела о педофилии. Наши верховные политики вместо того, чтобы слушать обычные слова о том, как справедливо Литва требует от России выдать подозреваемых в деле о 13 января, сами получили щедрую дозу критики.
И от кого? От бывшего диссидента советской эпохи, обладающего большим моральным авторитетом в обществе. Диалектика истории? Демократы сами превратились в номенклатурщиков?
Ненадолго вспомним, что в 2010 году литовцы разделились на два лагеря. Один встал на сторону девочки, подозревая, что ее мать организовала ее развращение. Другой встал на сторону презумпции невиновности и доверял судам страны. А они в этом случае не нашли признаков педофилии. И обязали дедушку и бабушку девочки вернуть ее матери.
Садунайте решительно встала на сторону девочки. Опираясь на свою собственную интуицию, слушая рассказы девочки, видя ее слезы, монахиня снова, как во времена своей молодости, отправилась в поход во имя правды и справедливости и… против закона.
Если спросить ее саму, становится ясно, что любовь и милосердие для Садунайте стоят несоизмеримо выше закона. Так и должно было быть в идеальном случае.
Но беда в том, что мы все по-своему понимаем, что такое справедливость. Поэтому человечество разработало законы и суды, которым доверило роль арбитра во время наших споров из-за собственных концепций справедливости. Что будет, если мы, даже руководствуясь благородными мотивами, не будем следовать законам, заявив, что они неправильные?
Да, в условиях строгой диктатуры совесть требует сопротивляться ее негуманным законам. Но при демократии, даже такой хрупкой, как наша, нарушая законы, мы становимся на путь анархии.
Правда, есть другая сторона медали. При расследовании дела о возможной педофилии загадочным образом по очереди погибают два очень важных свидетеля. Официальная версия – несчастные случаи. Однако это были двое молодых людей, и очень трудно поверить в то, что один умер от того, что поперхнулся, а второй утонул в болоте.
Кроме того, от рассказа девочки о том, что она, возможно, испытала, разрывается сердце. Это также вызывает серьезные подозрения.
И все же мы должны придерживаться принципа презумпции невиновности и верховенства закона. В противном случае в силу вступит правило верховенства толпы. Садунайте оказалась "во главе" подобной толпы, не позволяя полицейским забрать девочку у бабушки c дедушкой и передать ее матери.
Как писал классик, историческое событие изначально развивается как трагедия, а если оно повторяется, то в виде фарса. Славной трагедией была борьба Садунайте за свободу совести в советские времена, когда она подвергалась преследованиям и тюремному заключению. А фарс – ее идейное руководство толпой, смущенной ее собственными эмоциями.
Выступая в Сейме, диссидент напомнила, что принудительное возвращение девочки ее матери проходило под командованием тогдашнего комиссара полиции, а теперь премьер-министра Саулюса Сквернялиса. Ему, а также президенту она адресовала мягко произнесенные, но настойчивые вопросы: где сейчас находится девушка, какова ее судьба, жива ли она? А если нет, то где ее могила?
В итоге Садунайте сказала, что если до празднования 100-летия литовского государства 16 февраля она не получит "честных ответов", она "не сможет радоваться столетию Литвы".
Из вышеупомянутых вопросов Садунайте, возможно, только на один будет дан ответ, а именно: жива ли девочка. Закон защищает конфиденциальность человека, и особенно после того, как на девочку несколько лет оказывалось огромное давление со стороны общественности.
Тем более что премьер-министр, защищаясь, уже успел обвинить диссидента "во лжи".
Поэтому официальный ответ, вероятно, тоже будет прохладным. Президент тоже осталась недовольной. Видите ли, вышел еще один курьез. По окончании церемонии в Сейме президент подошла к Садунайте, обняла ее, прошептала что-то на ухо и покинула зал.
Секунду поразмышляв, диссидент снова вышла на трибуну и поведала аудитории, что президент только что ей сказала, что она, президент, никогда не знала и не знает, где находится девочка. "Я знаю", – загадочно добавила Садунайте. И сказала еще одно предложение, но мы его уже не услышали, потому что работники зала, а может, даже и сам председатель Сейма, выключили микрофон… Порядок есть порядок.
Еще хрупкой, зреющей литовской демократии, по-видимому, придется выдержать и этот скандальчик. Как всегда, есть две стороны. Например, Садунайте не совсем права, собственноручно взяв на себя роль старшего судьи.
Но ее подозрения не возникли на пустом месте. В деле о возможной педофилии наши правоохранительные органы работали медленно, нерешительно и непрофессионально связывались с общественностью, а политики использовали этот случай для роста своей популярности. Даже была создана новая, "антипедофильная" партия, и ее представители попали в Сейм.
Еще одна наша проблема – постоянная брань, взаимные обвинения, поиск виновных. А вместе мы могли бы найти лучшие решения для Литвы. Даже 13 января мы продолжаем разделяться.
Ведь пришло время объединиться, пока на нашей земле нас еще немного осталось.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.