Таких отрядов там было несколько, но все такие отряды, как и в Беларуси, начинались с гетто, с подпольной организации, с опасной связи и помощи людей за проволокой — поляков, литовцев, русских. Таких было меньшинство. Но лучших в большинстве и не бывает. Бывает, когда убеждают, что большинство — лучшие. Тогда становится совсем плохо…
В гетто Вильнюса у нас была подпольная организация, и я сразу вступила в нее, потому что была активной девушкой. Организация существовала с января 1942 года. Это было объединение разных партий. Были коммунисты, социал- демократы бундовцы и правые бейтаровцы. Командиром подполья стал коммунист Виттенберг. В это время в гетто оставалось 20 тысяч евреев. Комендант-немец сказал общине: "Вы хотите, чтобы ликвидировали и этих оставшихся? Что ваши мальчишки и девчонки смогут сделать? Командир подполья должен сдаться, иначе…"
И Виттенберг сам сдался немцам. Он сумел покончить с собой в тюрьме. А на его место встал Аба Ковнер. Он не был военным, просто активным парнем. Аба и руководил потом отрядом, выводя нас в лес. Кроме советских отрядов и коммунистического подполья нам никто и не помогал. Разве что единицы.
Но в гетто мы не спорили о политике, у нас был реальный общий враг. И потом, в партизанах, никакой политической борьбы не было. Хотя каждый из нас в душе был предан той партии, к которой принадлежал.
Убивали местные пособники
Нас убивали в основном сами литовцы — во многих местечках еще до прихода немцев. Вы знаете, что в Понарах, в лесу под Вильнюсом, в ямах погибли сто тысяч человек. Расстреливали их в большинстве националисты-литовцы. При советской власти на установленном там памятнике было написано, что здесь погибли 100 тысяч советских граждан. О том, что это в основном евреи, — ни слова. И только после того как Литва получила независимость, появилась надпись, что здесь убито фашистами и их местными пособниками 70 тысяч евреев. Появление надписи про пособников стоило нам больших сил. Но зато теперь везде, где тогда расстреливали евреев, а таких мест в Литве около двухсот, есть надпись "местные пособники". В Понарах расстреливали также и польских патриотов, и русских, и антифашистов любой национальности.
Почему так происходило? С одной стороны, может быть, от зависти — у соседа есть шкаф, а у меня нет. Есть повод забрать все и обогатиться. Литва-то была небогатая.
Потом говорили, что евреи участвовали в сталинских депортациях литовцев перед войной. Так я вам могу сказать, что среди депортированных в лагеря до войны евреи составляли семь процентов от общего числа. В каждом местечке были и раввин, и какая-то частная лавочка, где, может, один хозяин работал, или его жена, или дочка хозяина. Но таких у нас много вывезли. Кто-то, конечно, погиб в Сибири, но, что парадоксально, большинство-то и выжили благодаря этой депортации. Сегодня вы нигде не найдете упоминания о том, что евреев тоже депортировали. Говорят, что евреи из НКВД это делали — в каждом народе есть разные люди.
Литовцы рисковали, но прятали
При немцах нас сразу согнали в гетто. В местечках с евреями расправлялись отдельно, часто еще до прихода немцев. Вильнюс же до войны был польско-еврейским городом, однако и здесь убивать нас стали очень скоро. Когда первый человек, женщина, бежала из Понар из-под расстрела и вернулась в гетто (потому что больше некуда было), у нас не поверили ее рассказам о расстрелах. Решили, что она ненормальная. Почему? Потому что в безоружных людей, гражданских, не стреляют. Не должны.
Но с 11 июля 1941 года до 5 июля 1944-го в Понарах была фабрика смерти. Последняя группа из тысячи человек была расстреляна перед самым освобождением Литвы от немцев. Это было уже после ликвидации гетто. Группа состояла из работников-евреев меховой фабрики, военного госпиталя, транспорта.
Надо сказать, что антисемитизм в Литве был и до войны. Особенно в Польше, которой до 1939 года и принадлежала будущая столица Литовской Республики. У моего отца была мастерская, и я помню, как студенты-националисты разбили нам в ней булыжниками стекло. С другой стороны, у моей мамы были подруги-литовки, и именно у нее они хранили деньги многих девочек их гимназии. Были друзья поляки. И были случаи, когда литовцы нас прятали. За это можно было пострадать, и многие пострадали, но прятали. Кто-то за деньги, кто-то по совести. Но мы уже привыкли: в панской Польше евреев считали коммунистами, а в советской России — буржуями. Нужно же было найти кого-то ответственного за все проблемы, вот и нашли евреев.
Чужаков сдавали немцам
Что касается подполья: по заданию организации шесть пар девушек должны были уйти к партизанам. Мы собирались уйти ночью, еще не зная, что гетто планируется ликвидировать. 23 сентября мы ушли из гетто через малые ворота в город. Вышли сначала четверо, по парам. Скоро мы увидели, что вокруг через каждые пять метров стоят литовские полицейские. Мы поняли, что готовится что-то неладное, и решили не идти по маршруту в лес, а вернуться. Мы не были похожи на евреек и поэтому не опасались находиться на улице среди литовцев, однако был риск, что полицейские могут потребовать для проверки документы, а их у нас не было, поэтому мы и решили вернуться.
Но у входа в гетто мы увидели грузовики с военными, тогда мы снова развернулись и двинулись по маршруту. Но, неопытные, заблудились. К вечеру мы побоялись идти
в деревню и остались в лесу. Всю ночь шел сильный дождь, а с утра мы продолжили путь и к следующему вечеру вышли к предполагаемому месту встречи. Это должны были быть советские партизаны, среди которых уже существовали и еврейские группы.
Мы проходили предпоследнюю по маршруту деревню, когда из дома выскочили двое солдат — немцев. Мы уже подошли к первым домам, поэтому, чтобы не вызвать подозрений, решили не поворачивать обратно. Тут к нам подбежал парень-поляк. "Вы куда?" — спрашивает. "Да вот, идем в такую-то деревню к родным картошку копать", — отвечаем. "Не видите, что впереди немцы?" — предупреждает он. "А что нам их бояться?" — отвечаем. "Так нельзя, — говорит парень. — Они могут стрелять еще до того, как спросят. Вчера здесь убили женщину- партизанку. Они шли вдвоем с мужчиной, и немцы без вопросов открыли огонь. Мужчина убежал, а ее убили".
Мы спросили, где можно остановиться в деревне на ночлег, но он предупредил, что если жители увидят чужака, то сразу немцев вызовут.
К партизанам в лес через болото
Не знаю, почему мы ему поверили, но пошли за парнем в какой-то сарай. Там мы и переночевали. Он наверняка понял, что мы идем к партизанам. Утром принес нам литр молока и полбуханки хлеба, что для нас было праздником. Нам повезло, он оказался связным партизан. Парень сделал для нас две палки и повел в лес, в болото. Там в топи были проложены узкие доски, и по ним мы шли вглубь. Эту кладку по топи выложили еще до войны, когда туда приезжали на охоту министры иностранных дел Польши и Германии Юзеф Бек и Риббентроп. Так мы и вышли к партизанам.
Невежественные люди говорят, что, мол, мы, евреи, в ямы шли как бараны. Я это в Израиле слышала.
Хотела бы я посмотреть, как бы вела себя в такой ситуации израильская молодежь. Даже в гетто мы проводили диверсии и саботировали работу. Есть пассивное и активное сопротивление. Если еврейские женщины перебирали для немцев картошку, то подбрасывали им гнилую. Когда мать, защищая своего ребенка от пули, прикрывала его собой, это же тоже сопротивление. Мы не шли в партизаны, чтобы только спасти свою жизнь. Не об этом думали. Мы все хотели мстить за наших погибших. В моей семье погибли почти пятьдесят человек. Я одна осталась жива. Так и у других, выживших в Литве.
В отряде мы говорили между собой на идиш. Пели еврейские и русские песни, которые знали еще до войны. Но их было не так уж много. Когда мы пришли в отряд, нам организовали встречу с командиром бригады. В другом месте. Нас было двое девушек. Мы рассказали сначала, как ушли из гетто в лес. Командир, выслушав нас, сказал, что поскольку мы молоды и энергичны, то он хочет оставить нас в своем отряде. А рядом с ним сидела женщина-блондинка, вылитая литовка. И вдруг она говорит: "Я тебе еврейских девушек в отряд принять не позволю".
Нам это было очень больно. Спаслись, удрали из гетто в лес, а здесь снова антисемитизм. Мы вернулись в тот отряд, откуда пришли на собеседование. Туда же как раз подошла и большая группа евреев из Вильнюса, которая выбралась из гетто через канализацию. И я им жалуюсь — вот, мол, и здесь не любят евреев. А мне в ответ: "Успокойся. Это еврейка, Азерите. Её сбросили на парашюте из Москвы, из штаба партизанского движения". Она просто знала, что моральная устойчивость в еврейском отряде гораздо выше, чем у других, и поэтому нас, двух молодых девушек, направила обратно, в национальный отряд. Она за нас побеспокоилась.
Все зависит от человека
Мы жили и воевали дружно. Все мысли были направлены только на борьбу с нацистами. Я вышла замуж сразу после того, как вернулась в Вильнюс. Официально город освободили 13 июля, а 22-го у нас была свадьба. Муж был тоже партизан. Но личные отношения у нас случились только после победы.
Условия жизни в лесу были очень трудные, но мы были наравне с партизанами других национальностей. Кроме советских партизан действовали и польские. С одними у нас даже были боевые столкновения. Мы вели переговоры. Помню, командиры встретились на мосту, а мы и поляки лежали по сторонам реки, готовые к бою. Но обошлось тогда. У моей же подруги муж погиб, когда они пошли взрывать железную дорогу в белорусские леса. Убили группу не немцы, а польские националисты. Но и в Армии Крайовой были очень порядочные люди. Одна, помню, девушка-полячка из этой армии погибла при освобождении Вильнюса. Она и в гетто ходила, и людей выводила, спасала. Ведь все зависит от человека. Когда обобщенно говорят, что какой-то народ не любит евреев, это преувеличение. У нас в партизанских отрядах много было бойцов и связных поляков, литовцев и даже русские староверы.
Рядом с нами был польский партизанский отряд имени Адама Мицкевича. В нашем еврейском отряде были и другие национальности. Начальник штаба — русский. Среди литовских евреев военных не было, поэтому командир наш был литовец. В отряде были только боевые группы. Случайно оказался один ребенок, который пришел с отцом. И всё. Мы устраивали засады, нападали, ходили взрывать железную дорогу. Чтобы обеспечить себя едой, иногда приходилось брать у крестьян продукты. Но у нас не было выхода. После войны одна женщина написала книгу, как, мол, еврейские партизаны расправились c крестьянами в деревне Конюхи. Это польская деревня. И, мол, я там была. Из-за этого недавно меня стали вызывать в прокуратуру, искать во мне военного преступника.
На самом деле это была деревня с вооруженной немцами самообороной, которая не пропускала партизан. И мы решили их успокоить. Позже, когда я читала материалы следствия, узнала, что там были и полицейские. Началась перестрелка, и погибли люди из этой деревни. Кстати, я там лично не была, так как в это время лежала после операции. Но, если бы была в строю, то тоже прорывалась бы с товарищами. Это была организованная партизанская операция против деревни, которая сотрудничала с немцами и литовской пронемецкой властью. В этой операции, как я узнала, участвовало около ста пятидесяти партизан, а не только наш отряд. Даже свидетели сегодня говорят, что там были и евреи, и литовцы, и поляки, и русские. А деревня поддерживала немцев, иначе чего ради партизаны стали бы на нее нападать с оружием?
Погибли как люди
И все равно нельзя говорить о поляках или литовцах плохо. Каждая национальность имеет свои плюсы и минусы, своих сволочей и своих порядочных людей. Но только русские и Красная армия спасли тех, кого еще не убили, и тех, кто боролся против нацистов.
За что нас убивали? За то, что мы евреи. И у нас, ушедших в Сопротивление, было желание защитить честь нашего народа. Никто из нас не задумывался в партизанах о том, останемся ли мы живы. Ведь и у нас, как и в гетто, погибали наши товарищи. Но они погибли как люди. Понимаете, мы в партизанском отряде были людьми. Это очень важно — почувствовать себя человеком. На всю оставшуюся жизнь.
Записал Александр Ступников для Sputnik Эстония.
