Запад отчаялся понять загадочную русскую душу
© Sputnik / Рамиль Ситдиков
/ Подписаться
Европейское понятие о свободе, которое намертво связано со свободой практически исключительно неукротимого потребления, напоролось резко, неожиданно и довольно болезненно для самих европейцев на русское представление о свободе
Происходящее сегодня в Европе, когда Россия вышла на битву за себя и свой народ, как она выходила и на поле Куликово, и на поле у деревни Бородино, и на поле под Прохоровкой, на самом деле, судя по нервическим реакциям, несущимся из разнообразных столиц ("Ааааааааа, спасите-помогите, у нас не будет газа, у нас не будет электричества и уже сейчас может начать ощущаться дефицит топлива для машин!"), абсолютно не входило в планы тех, кто чертил схемы и схемочки, чтобы нашу страну уничтожить, пишет в материале РИА Новости Елена Караева.
Они, эти стратеги, все из себя такие ухоженные и модные, полагали, что экономика русская рухнет, а русское общество, возмущенное отсутствием "творожков с фруктами", средств женских гигиены и ухода за младенцами, как и исчезновением "зарских легинсов", немедленно начнет бунт.
Европейское понятие о свободе, которое намертво связано со свободой практически исключительно неукротимого потребления, напоролось резко, неожиданно и довольно болезненно для самих европейцев на русское представление о свободе. Которое в нашей культурной и исторической традиции понимается практически исключительно как долг.
Общество дешевых тряпок и одноразовых тампонов вошло во фронтальное столкновение с обществом, где героизм и самопреодоление есть главная нравственная норма.
Разочарование западных людей, и политиков, и обывателей, что русские предпочли отстаивать ценности, которые им дороги, вернее, которые составляют ту самую загадочную для них душу, сегодня пытаются передать словами, но нужных формулировок все равно не находят.
Причинно-следственная связь между жизнью и необходимостью эту жизнь защищать, порой даже жертвуя своей собственной, теми, кто привык даже во время Второй мировой вкусно есть, сладко спать, а за эти блага расплачиваться с оккупантами доносами на соседей и родственников, выстроена быть не может.
Отличная иллюстрация того, что русская цивилизация, будучи европейской (у кого есть в истории период античности, тот и европеец, так что Норвегия в этом смысле менее Европа, чем Россия), остается особым явлением и сегодня, в эпоху, казалось, почти торжествующего глобализма — путешествие по Транссибу, которое осуществила съемочная группа французского госТВ во главе с режиссером и ведущим Филиппом Жуглером.
Жуглер в нынешней Франции, накачанной с помощью медиа русофобской пропагандой по самые ноздри, совершил, будем говорить прямо, поступок, на который способны немногие.
Он осмелился говорить о нашей стране не просто с симпатией, тепло и доброжелательно, он показал русских. Русских людей. Не тех истерящих на камеру разнообразных оппозиционеров и оппозиционерок, клянущихся в ненависти к стране, в которой родились и на языке которой, собственно, говорят лучше, чем на любом выученном иностранном, а тех, что работают проводниками поезда, кто шоферит на Байкале зимой, кто трудится вахтовиками на заводах во Владивостоке.
Смеющихся русских, русских, которые угощают иностранцев скромной снедью, деля в буквальном смысле краюшку черного хлеба. Русских, которые, может, и не живут в прилизанных и ухоженных европейских городах, но которые бесконечно достойно и спокойно рассказывают о том, что такое на самом деле русская жизнь.
Старший проводник поезда, который не спеша пересекает два континента, делая остановки в десятках городов, когда за окном вагона под минус двадцать градусов, а то и больше, на вопрос француза о том, какая самая большая неприятность на работе у него была, отвечает: "Пару раз мы опоздали с прибытием на час с небольшим". Русский собеседник французского режиссера служит на железной дороге больше 30 лет и почти все время — проводником на транссибских поездах.
Снег, дождь, мороз под 30 и ниже, но в его представлении поезд должен прибывать вовремя.
И нет, русский проводник не пойдет никогда базарить за лишнюю сотню рублей (цифра условная), в отличие от европейских коллег, способных поставить на уши все ж/д сообщение Европы за лишнюю десятку евро к месячной получке (цифра реальная).
Потому что у русского проводника есть чувство долга. В том числе и перед страной. А у его французских коллег этого чувства нет. Не потому, что Франции как страны нет, а потому, что такого им во Франции защищать, кроме возможности купить лишние "зарские легинсы", три пачки тампонов и упаковку йогурта со свежими ягодами.
Кстати, о еде.
Не так давно на портале Reddit была опубликована заметка о том, что приходя в дом в богатой европейской стране (речь шла о Швеции в частности) в обеденное время или во время ужина, гостям, если они не были приглашены заранее за стол, придется ждать окончания приема пищи в соседней комнате.
И это явление — отнюдь не сугубо шведский феномен, как выяснилось из обсуждения. Это явление — сугубо общеевропейское. Пользователи даже составили карту стран, входящих в ЕС, отметив определенным цветом те из них, где вообще на приглашение к столу рассчитывать бесполезно.
Например, это Германия. Вся входящая в ЕС Скандинавия. Не самые, прямо скажем, нищие государства. Немцы и скандинавы не готовы кормить лишний рот, это не входит в их планы. В этих странах все отлично с флюидной гендерностью, с небритыми женскими подмышками и ногами, там не менее здорово обстоят дела с фемповесткой и прочим равенством, но человека, который мог проголодаться, кормить никто не будет.
Да в родной для Филиппа Жуглера Франции тоже не очень разбегутся предлагать присоединиться к общей трапезе, если гость не был приглашен, а оказался в доме, например, по делу.
Поэтому у месье Жуглера отвисла челюсть (в прямом смысле слова), когда он, проходя по плацкартному вагону, увидев завтракающих работяг и пожелав им приятного аппетита, был приглашен отведать немудреную снедь. На столе был хлеб-"черняшка", порезанный крупными ломтями, шмат сала, кусок колбасы. Ну и чай, конечно же. Свежезаваренный и в подстаканниках, куда ж нам без них в поезде дальнего следования!
"Слушай, ты это, не стесняйся, угощайся, чем Бог нам послал. У нас же тут фруктов почти нет, сам видишь — кругом снег и морозы, овощи очень дорогие, не напасешься. А вот сало, хлеб и чай — в них все полезное, все витамины, что нам надо. Мы ж работаем много, труд тяжелый, силы требует. Да ты пробуй, пробуй, это вкусно. И это полезно".
Француз был на пике гастрономического блаженства, но вопрос задать не утерпел.
"Ребята, а вы кто, кем себя считаете?"
"Как это кем? Мы — русские, хотя я вон наполовину якут, а мой товарищ — бурят. У нас тут столько народностей живет, вот прям там, где мы едем, это все их земли, но это все и есть Россия. И вы там, у себя во Франции, в ваших Европах, лучше бы это поняли, рано или поздно, если, конечно, у вас это получится".
Филипп Жуглер слушал этот монолог с набитым ртом, с удовольствием ел бутерброд из черного хлеба и сала и смотрел в окно. Поезд шел во Владивосток. Его пассажиры двигали стрелки наручных хронометров, если требовалось, поскольку часовые пояса меняются, сами понимаете. Те, у кого часы модерновые, следили за переменой цифр кадрана.
Собственно, нынешний бой, как и прежние битвы свои, Россия ведет совсем не против кого-то, а исключительно за.
За возможность делиться едой с любым, кто проходит мимо накрытого стола, за право ставить долг выше денег и иных мелочных ценностей, за необходимость веры в страну и ее ценности, а не в то, что записали в разнообразных методичках многочисленные общеевропейские бюрократы.
Россия вышла на бой за свое право быть и оставаться Россией, и это не ее, России, проблема, что право это хотят у нас всех отнять. Заказанная не нами драка идет за то, чтобы мы имели возможность жить так, как считаем правильным мы, а не как это себе видят тетя Урсула и дядя Джо, а также Эммануэль, Олаф, Педро, Джастин и прочие товарищи.
И если это наше право решать самим, что правильно, а что неправильно, они подвергли сомнению, то ответ, на который нас, и это невредно сказать еще раз, вынудили, был дан. Честь по чести.
И пусть поезд по Транссибу, выполняя маршрут Москва — Владивосток, стучит колесами по железнодорожному полотну чуть больше недели, а наш бой за нашу самость и самостоятельность длится не первую вечность, для нас это время и это расстояние — лишь цифры.
И как мы не подсчитываем в нашей щедрости куски хлеба, съеденные жданными и нежданными гостями, так мы не считаем усилий, чтобы сохранить страну. А значит, сохранить и себя самих.
